- Ну здравствуй, паскуда!
Монстр, склонившийся над коконом из паутины, резко развернулся на звук, демонстрируя храбрецу своё прекрасное личико, обрамлённое неким подобием диадемы, которая могла даже показаться красивой, если бы не была сделана из костей. Мертвенно-бледная кожа лица, казалось, светилась при тусклом лунном свете, что гармонировало с горящими жутким кровавым цветом глазами. Несмотря на весь ужас, внушаемый этим обликом, черты лица девушки, которой когда-то было чудовище, сохранили свою первозданную красоту. Впрочем, от этого ничуть не становилось легче.
- Мастер, осталось ли ещё что-то, что я должен узнать?
- Нет, Рёку. Ты был замечательным учеником, но сейчас я вынужден тебя отпустить. Больше мне нечему тебя учить. Ступай.
Старик говорил суровым ровным голосом, как и всегда, но было в его поведении и кое-что необычное. Он не смотрел своему ученику в глаза. Было это тревожным знаком, или мастеру просто было жаль его отпускать – мужчина не задумывался.
Йорогумо зашипела, будто целое полчище тараканов, на которых внезапно наступил гигантский ботинок, и рванулась в сторону столь нагло пришедшей к ней прямо в логово жертвы. Все восемь лап чудища начали отбивать невероятный ритм по промёрзшей земле поляны. Расстояние между ними стремительно сокращалось.
На протяжении всего времени обучения Рёку впитывал, словно губка, каждое отдельное слово своего учителя, но из всех чудищ, про которые тот рассказывал, особенное внимание всегда уделял одному-единственному призраку. Йорогумо. Эта тварь даже не осмеливалась дать честный бой тем, кого убивала. Вместо этого она действовала исподтишка, заманивая жертв песней или мелодией лютни, гипнотизируя их и заманивая в ловушку, опутывая своей паутиной, чтобы потом скормить чьих-то детей и родных своему бесчисленному потомству.
Она прикидывалась человеческой женщиной, маскировалась под беднячку с малым ребёнком, который на самом деле был её кладкой. Вызывала жалость, втиралась в доверие и упрашивала проводить её до поселения путников, которые так больше никогда и не возвращались к своим семьям. Порой своей омерзительной магией она дурманила головы самураям, заставляя их отречься от своих любимых и жениться на себе, чудовище. Разумеется, ничем хорошим не заканчивали и эти бедняги.
Паучиха приблизилась к Рёку за какие-то доли секунды, но он был готов к этому, ведь многолетние усердные тренировки тела, духа и разума не могли пройти даром.
Шаг в сторону. Вдох. Идеальный замах, лишь один из сотен тысяч.
«Всегда целься в шею», - эту простую фразу сэнсэя самурай повторял каждый день, будто мантру, как будто она способна даровать ему спокойствие и силы двигаться дальше.
Свист стали, рассекающей воздух. Чавканье рассечённой плоти, звук глухого удара о землю. Голова чудища прокатилась по траве, и луна высветила ошеломлённое лицо, полное вместе с тем животной ярости и ненависти. Массивное восьмилапое тело по инерции преодолело ещё несколько метров и тоже опустилось на землю. Всё было закончено лишь одним ударом.
Прошла минута, прежде чем воину удалось унять дрожь в руках. Резким движением он стряхнул со стального полотна катаны оставшуюся на нём ядовитую кровь, но убирать клинок не торопился. Ещё несколько мгновений он стоял неподвижно, сверху вниз взирая на поверженную тварь, но потом наконец пошевелился, как оказалось, для того, чтобы произнести:
- Flamma caeruleum, - труп монстра охватило синее пламя, а вскоре в ночной тиши распространился свист, какой слышится всякий раз, когда ты опускаешь рака в кипящую воду.
- Акеми, Ацуко… дождитесь меня. - Мужчина встал на колени.
Утреннее солнце освещало начавшие зеленеть кроны, пробуждая природу ото сна. Пела, сидя на ветке, одинокая птица. На опушке леса лежали горстка пепла, которую уже начал разносить ветер, и мёртвый самурай с катаной в животе.